Груша

1. 06. 2016 Ганновер

Во времена моего детства, юности и молодости на моей родине уделом слабых считалось говорить о своих чувствах и, наверное, по этой же причине не было принято думать о чувствах других, тем более детей. Тот факт, что эта история из моего раннего детства так живо вспомнилась мне, и я как будто снова испытала тот недетский стыд перед взрослыми людьми, говорит о глубокой травме детской души.

Мне было шесть лет, когда мы с мамой ездили в отпуск на папину родину, сегодня известную станицу Гостагаевскую в Анапском районе.

Есть вещи, которые я помню, как сегодня.

Это, в первую очередь, украинский запашной борщ, который на Кубани научилась варить моя мама, а потом и я, а потом и мои дочки. Я не буду говорить о себе, но тот, кто однажды ел борщ моей мамы, тот никогда не мог забыть этого вкусного блюда!

Помню, в тот вечер мы пришли в гости к дядьке моего папы Бондаренко Степану и его жене Марфе, в семье у которых он воспитывался с одиннадцати лет.

Это был один из тех кубанских вечеров, когда в ещё тёплом нежном воздухе раздавалось пение цикад. Весь день проходил у нас во дворе. Бабушка Марфа готовила ужин, мама с их дочерью тётей Олей куда-то отправились, как и не было видно во дворе дедушки с дядькой и старших мальчишек ( моего старшего и двух двоюродных братьев). Помнится, меня отправили погулять «только аккуратно».

Я ведь росла в городе и дедушек с бабушками у нас не было, так говорили нам с братом родители, как не было и сада, огорода или колодца. Вот и отправилась я в незнакомый для меня мир. Туда, где, стройно выстроившись в ряды, из земли торчали трубчатые длинные стрелки.

Любопытной я была наверное с тех пор, как научилась говорить. И моя мама не очень была этому рада, поэтому со всеми вопросами всегда направляла меня к отцу. А в тот вечер рядом со мной не было никого. Небо уже было тёмным и на нём ярко светили месяц и звёзды. Мне были видны грядки и деревья. В одном месте, высоко висела большая и яркая лампа под жестяной, казавшейся мне тогда, тарелкой.

На тот свет слетались мошки и ночные мотыльки, а меня то и дело покусывали комары.

Так странно мне было и интересно, что же это такое торчит из земли и для чего оно? Я оглянулась и поняла, что рядом нет никого - и спросить нЕкого, и никто не увидит,... если я вытащу этот маленький пучок трубчатых зелёных стрелок. А-ах, вот и вытащила из земли маленькую усатую головку! Осторожно, пальчиком убрала коричневатую, всю в земле, кожицу и получилась беленькая луковка. Теперь же её надо попробовать - у-ух, ой, как горько! И я отбросила его в сторонку, так как этот зелёный пучок больше меня не интересовал.

Днём было жарко и на мне было короткое платьице без рукавов. Комары кусали мои ручки и ножки, я только успевала хлопать и чесать так, что вскоре была вся в волдырях. Идя на свет к той висячей тарелке, я вдруг увидела на маленьком (ну конечно побольше меня) дереве настоящую грушу!

“Вав, - подумала я, - её же наверное никто не видел!”.

Во чтобы то ни стало я решила сорвать эту грушу. Вот уж не помню как я её достала, но с гордостью и с грушей в руках направилась на поиски взрослых.

Как же странно было мне, когда бабушка Марфа совсем не обрадовалась моей находке, которую я с таким трудом доставала! Тут откуда-то появились моя мама и тётя Оля. Мама тут же принялась меня громко ругать. В тот момент я перестала быть открывательницей, увидевшей одиноко висящую, никем незамеченную и наверное вкусную грушу...

Все смотрели на меня и мне совершенно не по-детски стало стыдно так, что хотелось убежать, даже если я не понимала, за что же меня так ругает и стыдит мама.

Я превратилась в самую плохую девочку.

Что же теперь будет, когда дед Степан Бондаренко узнает, что его опытный плод с молодого деревца, скрещенных им двух сортов, созревания которого он так ждал, так преждевременно сорвали?

Я обиделась и спряталась в тёмном месте за деревянным сарайчиком. Было слышно, как стали сходиться во двор мужчины и мальчишки, гремели тарелками и считали ложки женщины, запах еды расползался по двору.

Мне так захотелось есть, но мой стыд был так велик, что я готова была глотать только собственные слёзы...

Вот был уже накрыт длинный деревянный стол и, казалось, все расселись на деревянных скамейках и никому до меня не было дела, как вдруг над моей головой раздался грозный мужской голос.

- Ну, и где это она, разбойница, что сорвала мою грушу? - он стоял надо мной высокий в широких льняных брюках в рубахе с закаченными рукавами по локоть, лысый и грозно закручивал свои чёрные длинные усы.

- Это я, - поднялась я на свои крепенькие, искусанные комарами ноги в сандаликах, низко опустив свою голову и размазывая по лицу грязными кулачками свои слёзы.

- Бондаренчиха! - воскликнул он и подхватил меня на свои крепкие казачьи руки.

- Та як же ты, малэча, дистала ту грушу? - тут он расхохотался и все взрослые стали смеяться.

- А тэпэр ось, - он подошёл к грядке неподалёку от стола и, присев, опустил меня на землю.

- Шо цэ? - он показал рукою на пышные зелёные, как мне казались, деревца.

Я видела помидоры, огурцы и болгарский перец, но это были такие маленькие перчики, которых я никогда прежде не видела. Своими крепкими мужскими пальцами он сорвал несколько самых красных маленьких перчиков и снова, подхватив меня на руки, пошёл к столу, сел за него, усадив меня на своё колено.

Никакой он был не дед - этот крепкий, плечистый, лысый, с длинными чёрными, закрученными кверху, усами кубанский казак!

Мне казалось, что все остальные дрожали перед ним, а мне было так хорошо на его руках!

Если вы хотите поесть настоящий борщ, вам надо поехать на Кубань.

Тётя Марфа стала разливать борщ в тарелки и этот запах лишал всякой способности думать - так поскорее хотелось есть! Но я, как зачарованная смотрела, как дед Степан, сидя со мной рядом, положил у правого края тарелки эти маленькие перчики.

Затем он достал толстую скибку белого домашнего хлеба, отломив кусочек протянул мне, остальную его часть взял в свою левую руку. Убедившись, что я смотрю на него, он с таким смаком и наслаждением откусил половину перчика и смачно стал есть борщ. Я тоже ела с большим аппетитом и ему это нравилось. Когда же спросила, или можно мне попробовать перчик, он одобрительно покачал головой, продолжая дальше хлебать борщ. Моя ручонка потянулась за красным огоньком и я заметила, как все остальные притихли так, как будто им было известно что-то, чего не знала я. Дед Степан и бровью не повёл, беря уже следующую скибку хлеба.

Пытаясь изобразить такое же, как и он, наслаждение на лице, я ни о чём не подозревая откусила от этого перчика, но догадайтесь, сколько?

Тут же мои глаза стали лезть на лоб, я выплюнула его и панически стала заглатывать воздух - все смеялись!

Когда мне помогли потушить этот огонь во рту, дед Степан хитро улыбался в свой закрученный ус… Так он отомстил мне за его грушу!

М.Менесес