Франциска

12.03.2016 Ганновер

В декабре месяце 2015 года у меня наступило следующее ухудшение - появились новые симптомы, сделавшие и без того маленькую клетку моего тела, в которой живёт моя душа, ещё теснее.

А если говорить не образно, то малейшее моё движение руки вызывало учащённое сердцебиение, одышку, тяжесть в груди и боль в сердце, сопровождаемое быстро наступающим измождением и потливостью. Не было дня и не было ночи, было полтора - два часа небодрого бодрствования, час мучительного восстановления дыхания и три - четыре часа сна.

Я решала свои внутренние вопросы с Богом и просила молиться церковь и друзей.

Ответ пришёл вскоре, когда проснувшись утром я почувствовала облегчение в груди.

Я не стала свободно ходить, но диапазон моих движений слегка расширился и стал свободнее. Тем не менее после пяти минут на ногах, в положении сидя, снова мучительно сдавливало грудь, появлялась одышка и кашель, заставляли дать телу покой.

Душа же моя - неугомонная натура, всё желает и пытается расправить крылья!

Разум ищет способ помочь телу и часто не понимает, как.

Тогда, бывает, что кто-то своим участием со стороны поможет этому.

Так случилось со мной, когда моя помощница Флора забила тревогу и привлекла ко мне внимание начальства, опекающей меня службы. Те, в свою очередь, очень активно среагировали так, что моя врач за один день договорилась о моей госпитализации и подготовила документы для этого.

Итак, с симптомами - диспноэ в покое, сердечная боль, тахикардия, лабильное кровяное давление меня направили в больницу, заказав на определённый день для моей отправки специальный автомобиль.

Наступило утро дня госпитализации. Мой муж, позаботившись обо мне, ушёл на работу. Дочь собиралась в университет и ждала, когда приедет транспорт, чтобы открыть двери. Оставалось только одеться.

В назначенное время раздался звонок в двери. Я же, одеваясь, была в движении…

Двое молодых, как на подбор, крепких и красивых мужчин в униформе прошли в мою комнату.

Когда они посмотрели моё направление, то стали измерять давление, которое в тот момент было за 200/110. Тут же, они уложили меня и стали сооружать капельницу, одновременно вызывая кардиологическую бригаду скорой помощи.

Наверное, я находилась в состоянии стресса, меня мучила одышка и боль в груди.

На мои бесполезные попытки объяснить, что у меня не острое состояние, молодой человек ответил мне: “ Состояние уже острое! А это значит, нужно вызывать кардиологическую бригаду!”.

Тут в квартиру начали заходить, здороваться и представляться один за другим люди в униформе скорой помощи.

Сначала лысоватый мужчина, представившийся врачом, начал задавать вопросы. Через некоторое время зашла молодая женщина-врач, внешность и поведение которой почему-то напоминали мне в ней гражданку страны, дружественной СССР, и стала задавать мне почти те же вопросы. Моя замедленная реакция заставляла их повторять фразы, уже более громким голосом, а моя замедленная речь вызывала отдельные вопросы.

“Ого, сколько народа возле меня одной!” - подумала я. Прибыли ребята с носилками с выдвижными колёсами. Мне измерили снова давление, которое почему-то ползло вверх, несмотря на капельницу, потом брызгали под язык нитро-спрей, закрепив стабильно ремнями моё тело, понесли к машине.

Ну вот, первый раз за три последних месяца в марте я увидела белый свет не из моего окна и глотнула холодного воздуха в то утреннее время.

Носилки поставили на металлические рейки в пазлы и задвинули в оборудованную кардиологическими приборами машину. Два доктора подключили к моему голому участку тела провода на липучках, чтобы было видно моё состояние на мониторах, установили капельницу и всю дорогу поглядывали на меня. Я же при каждом своём движении автоматически производила звуки, делая дополнительное заглатывание воздуха.

Несмотря на все мои упражнения, мой гипервентиляционный синдром за эти годы, перешёл из одной формы в другую или третью…

Когда машина выехала на главную улицу, до меня дошло, что водитель включил сирену. “О, неужели так плохи мои дела?” - подумалось мне.

В машине становилось всё теплее и мне становилось от этого хуже, а когда начала подступать тошнота, я старалась мысленно отвлечься. Думая о том, что нахожусь в надёжных руках, я ощущала на себе постоянное наблюдение.

Молодой человек держал мою руку и успокаивал, что мы уже почти приехали.

Привезли меня в Клементиненхаус - больницу, находящуюся в центре Ганновера, принадлежащую Красному Кресту.

Когда меня с капельницей в руке провезли через стеклянную дверь приёмного отделения, тут же произошла передача моих документов и конечно же выяснилось, что моя госпитализация была плановой, но они вынуждены были принять меня по скорой помощи с подозрением на инфаркт.

У меня всё плыло в глазах от этого мельтешения лиц, от множественных впрыскиваний нитро-спрея, от тепла в машине и много чего я не знаю.

Чёткие ритмичные организованные действия медицинского персонала, знающего свою работу, их приятный аккуратный внешний вид действовали успокаивающе. Пока молодая мед сестра подключала меня к аппарату и мониторам, приятный молодой человек южной внешности устанавливал катетер в вену, а к высокой тумбочке возле меня подошёл подтянутый мужчина моего возраста с короткой стрижкой и стал задавать мне вопросы, заполняя при этом формуляр.

Как это можно, с одной стороны, звуки определённой частоты режут слух так что хочется хвататься за уши, а с другой стороны, слышу речь, но не разбираю о чём она?

И дело вовсе не в языке! Замедленная обработка информации выглядит так, как будто я плохо слышу или плохо понимаю, а я медленно соображаю… А повышенная чувствительность к звукам делает их уже нагрузкой для сердца.

В большом и хорошо освещённом зале было четыре-пять функциональных кроватей с кардиологическим оснащением, перегороженных друг от друга лишь невысокой ширмой.

Снова подошёл человек и представился доктором, задавая всё те же вопросы.

“Когда у них кончатся врачи? Я хочу отдохнуть…”, - думалось мне.

Все формальности были выполнены, меня раздели и надели распашонку, завязывающуюся на спине, погрузили на кровать мои вещи и повезли в палату интенсивной терапии…

Когда меня в моей кровати ввезли в новое отделение, мне понравилась его воздушная атмосфера. Приятный лёгкий запах моющего средства и состояние полов, стен и потолка говорили о безукоризненной чистоте.

В палате интенсивной терапии было всего две кровати перегороженных между собой невысокой ширмой. Моя кровать была у большого окна размером во всю стену, наполовину закрытого плотной шторой. Здесь меня так же подключили к мониторам и молодой мед брат объявил мне, что мне запрещается подниматься с кровати и если что-нибудь нужно, я должна нажать на красную кнопочку.

Через короткое время ко мне подселили… соседа. Его я заприметила ещё в приёмном отделении - старика лет девяноста.

Нужно сказать, что старики здесь выглядят значительно моложе своих ровесников на моей родине.

В приёмном отделении этот человек поднялся со своей кровати, ухватившись живенько за ручки своего роллатора стал искать выхода из помещения. Когда я увидела его необычайно широкие костлявые плечи, то почему-то представила его нацистским солдатом. Тут, пожалуй, надо своё воображение остановить, потому что на самом деле я ничего не знаю о нём.

Старика стали снова укладывать в кровать и только позже, уже в палате я поняла почему.

Я лежала, опутанная проводами монитора, окованная манжетой тонометра и через трубочки кислород поступал в мой нос.

Здесь мне пришлось познакомиться с судном, которое я ещё не видела в своей очень богатой больничным опытом практике. И вот, когда я уже свободно вздохнула и закрыла глаза, за ширмой началась возня.

“Халльо, халльо, халльо…”, - из-за ширмы раздавался монотонный громкий голос. Я нажала красную кнопочку и тут же в комнату вошла медсестра в чисто белом выглаженном халате и в таких же белых узких брюках. Мой взгляд задержался на её матово чёрной, без единого пятнышка коже лица. У неё была очень широкая спина так, что она сама казалась мне большим квадратом, но это никак не сказывалось на её подвижности и пластике. Смотреть на неё было приятно.

“Где мои сигареты? Найдите мне мои сигареты! Я хочу курить!”, - повторял старик.

“Вам нельзя курить. Это больница и здесь не курят. У вас сердечная недостаточность, ложитесь!”, - уверенным голосом отчеканила мед сестра.

“Я курильщик, понимаете? Курильщик! Я хочу курить, отвезите меня в коридор!”.

“Давайте Вы подождёте пятнадцать минут, к Вам придёт глав -врач и быть может он разрешит”, - повторяя эту фразу мягким голосом несколько раз, она почти успокоила старика.

Потом снова в палате были люди в белых халатах и была возня, но я уже не слышала, потому что закрыла уши берушами и провалилась в сон.

Проснувшись от вкусного запаха я поняла, что испытываю голод.

“Вам сегодня нельзя есть и подниматься, у Вас подозрение на инфаркт”, - ответила мне чернокожая красавица, когда я спросила её про обед.

“Да ну те! - как будто сплюнула я в сторону, когда услышала предполагаемый диагноз,- я ведь знаю, и говорила им, что эти боли не острые, и положили меня планово! Ну не может быть у меня инфаркта!”.

Мне, с юных лет, имеющей дело с врачами и больницами, было привычнее знать, что со мной ничего серьёзного произойти не может, потому что мне так часто говорили, что я чувствительная натура и могу всё преувеличивать. Так почти всегда относились ко мне и я стала так относиться к себе. Со временем, такое отношение, игнорирование сигналов тела, причинило и сегодня продолжает причинять мне много вреда. Существует здоровое уважительное отношение к своему здоровью и к себе и этому мне приходится учиться в зрелом возрасте. Нужен опыт, чтобы во всём искать “золотую середину”.

Вскоре подошла другая медсестра, следящая за мониторами, сняла с меня трубочки с кислородом за ненадобностью, потому что экран показывал хорошее насыщение.

“Вечером у Вас ещё раз возьмут кровь и если показатели будут хорошими, можно будет вставать и Вас переведут наверх в другое отделение”.

“Хорошо, - ответила я, - только ходить я не могу из-за моей другой болезни”.

“Вам не стоит беспокоиться, мы повезём Вас на вашей кровати”,- успокоила меня мед сестра.

За окном уже начало темнеть и в палате никто не включал свет. Старик уже давно успокоился, поэтому было сумеречно и тихо.

В восемь часов вечера пришла лаборантка взять у меня из вены кровь. А через какое-то время стало ясно, что показания крови не подтвердили инфаркт и меня на кровати, со всеми моими вещами повезли к лифту.

После последнего опыта в клинике болевой терапии, когда меня принуждали двигаться в то время, как мне было уже мучительно из-за перенагрузки, чтобы убедиться, что я уже не могу, то в этой клинике я ощутила совсем другой дух - никому в голову не приходило стоять и смотреть, когда у меня не будет сил, но готовы были прийти на помощь по моему зову.

Больному человеку, когда он не получает помощи и участия со стороны, нужно научиться выходить из собственного центра, чтобы не зацикливаться на своих страданиях, а принять то, что у других есть своё собственное вИдение и выбор.

Часто люди хотят помочь нам, но не знают, как. А иногда им просто не приходит это на ум, ведь все люди думают по-разному.

Трудно жить так, как будто весь мир мне задолжал.

На самом деле, это непросто, потому что действительно бывают такие состояния, когда невозможно сдерживать от боли крики и в это время натягивать маску улыбки, когда просто необходимы понимание, принятие и помощь.

И от обычного человеческого участия больному действительно становится легче.

Итак, поздним вечером меня привезли на моей функциональной кровати в чистую, современно обустроенную палату на двоих человек.

Моё свободное место было ближе к окну. Проезжая мимо кровати моей новой соседки по комнате, я увидела как она, лёжа в кровати приветливо улыбалась мне, молча, слегка помахивая рукой в знак приветствия.

Первым делом, я считала себя ответственной предупредить, что ночью я могу громко храпеть. Но моя соседка не перестала улыбаться, а ткнув рукой себя в грудь, ответила: “Я тоже…”. Так мы и сошлись на том, что решим эту проблему с помощью беруш.

Комната была небольшая, но идеально чистая и современно обустроенная. Слева от входной двери был туалет и душевая комната, рассчитанная на инвалидное кресло.

Напротив входа было большое окно от потолка до пола и рядом небольшой цвета орехового дерева обеденный стол с четырьмя мягко оббитыми стульями. Слева был такого же тона, как стол и двери, шкаф на двоих, с вмонтированным внизу по центру маленьким холодильником с морозильной камерой. Функциональные кровати были с электрическим управлением, у кроватей белые тумбочки со специальными отделениями для различных принадлежностей и внизу для бутылок. На тумбочке волшебный кнопочный телефонный аппарат - нажмёшь на одну кнопочку, включишь радио, на другую - прибежит кто-то на помощь, на третью - включишь свет, на четвёртую - плоский большой телевизор, который висит на стене напротив каждой кровати. Очень милые мед братья помогли, разместив мои вещи в шкафу и, поставив рядом с кроватью туалетный стул. Пожелав нам спокойной ночи, они выключили в палате свет.

Ночной свет столбов с улицы пробивался в нашу палату. В кожный покров всего моего тела слегка впивались тысячи тысяч иголок, вызывая зуд - так я реагирую на отопление и вообще тепло, и это мешало мне заснуть.

“Завтра я обязательно выясню вопрос с отоплением, а сегодня нужно потерпеть”, - думала я, засыпая.

Хоть за ночь мне приходилось несколько раз вставать в туалет, а я научилась делать это не просыпаясь, спала я совсем неплохо. Только под утро появилась боль в области сердца и лёгкая ломота во всём теле.

Медсёстры делали утренний обход, записывая жалобы, измеряя давление и меряя температуру. После о этого обхода одна из них пришла в нашу палату, чтобы, начав с моей соседки, приводить нас в порядок. А так как моя соседка фрау Марвин в этот день выписывалась в свой дом престарелых, то и пожелала принять душ. Фрау Марвин лет семидесяти давно страдает тяжёлым заболеванием сердца и имеет большой лишний вес. Она не может обходиться без помощи со стороны даже, чтобы ухаживать за своим телом. Зубную пасту и щётку мне принесли, чтобы я не искала свои в культур-сумочке, ещё вчера вечером. А утром мне принесли стаканчик тёплой воды и разовое судёнышко для сплёвывания, чтобы я почистила зубы лёжа в кровати.

________Франциска_______

- Как зовут Вас? - спросила я медсестру, когда она подошла к шкафчику фрау Марвин близко к моей кровати.

- Франциска, - ответила белокурая с голубыми глазами девушка без единого следа косметики на лице.

- У Вас есть семья? - спросила почему-то я, хотя хотелось спросить, замужем ли она.

- Конечно, - ответила она, - у меня есть родители и брат.

- А замужем? - всё-таки решилась на этот вопрос.

- Мне только исполнилось двадцать, - на щеках девушки появился румянец и она продолжила дальше готовить одежду для фрау Марвин, чтобы одеть её после душа.

Глядя на лицо и движения тела Франциски я ни разу не увидела и следа раздражения, недовольства или малейшего знака на то, что это трудно для неё или она спешит, потому что её ожидают другие пациенты.

Узнав желание фрау Марвин принять душ, она приступила к подготовке - тут я чётко увидела результаты её обучения. Приготовив одежду, она принялась искать шампунь, а когда не удалось у больной найти что-то для сухой кожи тела, Франциска вышла из палаты и вскоре вернулась неся в руке флакончик с маслом календулы: “Фрау Марвин, это будет очень хорошо для Вас, смазать кожу этим маслом”. Часто о подобной работе отзываются, как о непрестижной, какой-то унижающей человеческое достоинство.

И только те кто знает, что такое беспомощность понимает, что нужно иметь призвание и особенный талант так помогать больному и беспомощному, чтобы тот не страдал от унижения и чувствовал себя человеком.

Так почему же девушка, которая получила сполна любви от своих родителей, выбрала такую “непрестижную” профессию? Мне жаль, что не пришло в голову взять у неё интервью, но мне думается, что у неё кардинально другие взгляды на престижность…

Наблюдая как помогали женщине, беспомощной от своей одышки и слишком большого веса, осуществить её потребность в гигиене тела, я испытывала глубокие чувства, которые вызвали в моей памяти ассоциации с тем, что я наблюдала в 1988 году в отделении нейрохирургии областной больницы моего города:

*** *** *** ***

Палата №8 была почти напротив. И так, как я лежала лицом к двери, то постоянно видела женщину из палаты №8, лежавшую тоже лицом к двери. Она была красивой, лет сорока пяти со смуглой кожей и густыми белыми седыми волосами. Когда она не была больна, то работала главным бухгалтером в какой-то строительной организации. А теперь, за спиной у её мужа и врачей, санитарки называли её пани, которая мочится под себя, только слова их были грубыми и обидными.

Когда у врачей кончался рабочий день, это было обычно время обеда.

В палату №8 приносили обед и ставили на стул, рядом с кроватью. Седоволосая смуглянка делала не одну попытку поесть похлёбки из мелкой тарелки, но у неё не получалось. И еда уже остывала, когда кто-нибудь из персонала приходил её кормить.

Затем, эту красивую женщину, раскрыв, укладывали на резиновое «судно», которое принёс её муж, и она очень долго так лежала. А я представляла себе, как же ей, наверное, холодно так долго быть раскрытой. Моё сердце щемило от обиды и сожаления. Ведь если бы она не была так беспомощна, они бы так с ней не обращались, тем более что каждая из них получала от её мужа деньги за уход за ней!

У неё был неоперабельный рак головного мозга. Муж, очевидно, работал и не мог ухаживать за ней дома. Вероятно, по личной договорённости с зав. отделением она оставалась здесь умирать. В выходные дни муж приходил к ней, мыл, переодевал в чистую ночнушку и подолгу оставался рядом.

Однажды он пришёл с солдатиком – это был их сын. Он приехал в отпуск издалека.

На солдатский китель был наброшен белый халат.

Я видела, как он вышел из палаты и, прислонившись к стене, плакал.

Он прощался со своей мамой…

Через два дня палата №8 вечером была закрыта…

*** *** ***

Франциска привезла инвалидное кресло и привела с собой практикантку - маленькую хрупкую девушку-мусульманку. С помощью ей известного приёмчика, она показала, как минимальными усилиями можно помочь такой грузной тяжёлой пациентке пересесть с кровати на кресло рядом. Думаю, что всё это время фрау Марвин испытывала доверительные чувства, была спокойна и очень благодарна.

- Теперь я, как новая! - бодро, улыбаясь, объявила она мне.

- Фрау Менесес, Вам придётся подождать.

- Без проблем, - ответила я, продолжая дальше наблюдать происходящее.

_______Фрау Марвин_______

Фрау Марвин встретила меня очень приветливо. Но на мои попытки с ней заговорить она ответила коротко и ясно: “...я не понимаю!”. Сначала мне стало обидно, что она не хочет меня понимать потому что я иностранка.

Но потом подумала, может быть она не понимает меня из-за расстройства речи. Так это, собственно, не худший вариант для меня, потому что простой разговор отнимает у меня силу.

Когда на завтрак принесли свежую, разрезанную пополам булочку, фрау Марвин очень ей обрадовалась и пожаловалась мне, что две недели её кормили только супчиками.

Я же от булочки отказалась, попросив вместо неё хрустящие хлебцы. Из-за того, что надо было немного приподнимать руки на тумбочку, мне было очень трудно открывать и распаковывать маленькие порции джема и маргарина, тянуться за чашкой цикория, который здесь назывался “кофе”. Вскоре после завтрака в палату зашёл лечащий врач фрау Марвин с традиционным вопросом: “ Ну, как Ваши дела?”.

"Перфект!", - героически отчеканила пациентка. И я ей верю, потому что для человека, который не может сам, когда хочет помыться, чувство чистоты собственного тела доставляет особое удовольствие.

Врач вручил ей документы и рекомендации для врачей дома престарелых и когда он сказал, что она из-за своей тяжёлой болезни у них частая и любимая пациентка, я присмотрелась к её лицу и вспомнила!

А ведь действительно, с ней было легко находиться в одной палате, за ней было легко ухаживать - она не требовала к себе особого внимания, пользуясь тем не менее кнопкой вызова.

По её неприхотливости и умению быть довольной тем, что она имеет при большой беспомощности, по её припухлостям под глазами и такой характеристике врача я узнала в ней пациентку с тяжёлой болезнью сердца в глазной клинике десять лет тому назад, где я лежала по поводу удаления меланомы на глазном веке, а она по поводу вживления линзы в глаз.

Надо же случиться такой встрече через столько лет!

Теперь фрау Марвин предстояло уже окончательно приготовиться к выписке. Франциска принесла из сушилки её белые майки, чтобы надеть чистое бельё. Вместо трусиков ей надели памперс, затем специальные колготы стоимостью четыреста евро и её любимые брюки. Фрау Марвин сидела уже на стуле, аккуратно подстриженная с широкими золотыми серьгами в ушах и маленькими золотыми часиками, одетая в красивую чёрно-белую шерстяную кофту с рукавами “летучая мышь”, что уже скрадывало её полноту. На её переносице были очки для чтения в золотистой оправе. Когда она взяла в руку свой журнал, я заметила на её руках маникюр и маленький перстенёк, подметив, что здесь маникюр и педикюр у женщин причисляется к признаку естественного ухода за телом и является доступной необходимой процедурой для пенсионерок. А в среде людей после шестидесяти лет отсутствие маникюра, педикюра и аккуратной причёски является правилом плохого тона.

Неспособность ухаживать за телом считается признаком заболевания - физического, душевного, духовного…

В какое-то время передо мною появился мужчина в белом халате. Вытянув перед собою папку с документами, он пытался прочитать вслух мою фамилию. У немцев всё время возникают трудности с произношением моей фамилии, а ещё несоответствие русского имени и испанской фамилии вводит их часто в заблуждение.

- Итак, я должен сопроводить Вас на обследование.

- Хорошо, только я не могу ходить и долго не могу сидеть.

- А здесь написано “может ходить”. Но если Вы говорите, то нет проблем, я повезу Вас прямо в кровати!

Мужчина сорока летнего возраста с формирующейся уже лысиной, крепкого телосложения отличался особым юмором.

Его серые глаза лучились, а слова с его губ слетали, рассыпая вокруг себя улыбки встречающихся на пути людей.

Мне сделали УЗИ сердца. Когда я двигалась, у меня появлялся бронхиальный кашель.

Доктор, сидящий за аппаратом ультразвука, как ошпаренный отринул от моей кровати, когда я закашляла. Понятно, что принимая каждый день тьму народа, он боялся заразиться! Всякий раз я отворачивалась и прикрывала рот рукой.

Затем меня повезли на эхо-кардиограмму и в итоге вернули в палату. Я так устала и подумала, что не выдержала бы этого путешествия, если бы сидела в инвалидном кресле.

Настало время обеда и я получила блюдо, которое не заказывала - это обычно для первого дня. Выбрав из риса цветную капусту и брокколи, есть больше я не могла из-за своей брезгливости ко вкусу томатного соуса. И после того, как решила поспать, закрыв свои уши берушами, мою дремоту потревожил шум в палате - соседнюю кровать приводили в порядок.

Моё внимание привлекла особенная белизна простыни и приятный запах чистого белья, что поневоле снова вызвало в моей памяти сравнения.

Молодой мед брат извинился за помеху, накрыл чехлом готовую кровать с постелью и был таков.

Мне так и не удалось заснуть. Вскоре лечащий врач рассказал о результатах обследований и предложил мне выписаться домой.

На что я согласилась с радостью.

И на специальной машине в положении лёжа меня привезли домой.

Первыми меня встретили в коридоре мой муж и боксёр Чарли, шумно и с эмоциями. Тут же вышли на звуки дочь и наши коты...

Моё пребывание в клинике было не таким, как планировалось моим врачом, но для меня оно было полезным, я уверена в этом.

М.М.

Свидетельство о публикации №216050400013